Целью выведения подсадной было получение птицы для «индивидуализированной» весенней охоты на селезня, а никоим образом не на птичьи стаи, заманиваемые в ловушки. Теперь настала пора определить время и место появления подсадной, то есть «отечество подсадной утки», как образно выразился Л.П. Сабанеев.
Любой способ добычи животных непременно взаимосвязан с определенным типом средств охоты.
Этот фактор зачастую, к сожалению, недооценивается в ходе поиска «корней» той или иной охоты, и наш случай не является исключением.
С учетом изложенного в первой части статьи становится очевидным, что охота с подсадной уткой ни с биологической, ни с организационно-технической точки зрения не предусматривает и никогда не предусматривала использования тех промысловых орудий лова, каковые ей традиционно приписываются.
Добыча при охоте с подсадной — это одиночный селезень в брачный сезон, и «заводить комбайн из-за одного колоска», растягивать десятки метров сетей ради его поимки никто в здравом уме не стал бы.
Наш предок-охотник был предельно рационален в вопросах обеспечения своего пропитания, и совершенно оправданно.
А сети ждали своего часа до осени, до массового пролета, когда с их помощью и в самом деле за несколько дней можно было решить продовольственную проблему на всю зиму. Либо до периода линьки — сначала селезней, а позже уток, ибо исключительно для этих целей сооружались сохранившиеся до сих пор кое-где в Европе стационарные ловушки, на которые так любят ссылаться отдельные адепты «промысловой» теории.
Читайте материал "Охота с подсадной уткой на селезня переживает второе рождение"
Охота же с подсадной уткой изначально была не только однозначно весенней, но и, можно сказать, вполне любительской, более потехой, нежели мясозаготовкой, и в этом еще одно ее несомненное достоинство.
Косвенным, но оттого не менее обоснованным доводом в пользу сказанного может служить факт отсутствия какого-либо упоминания об охоте с криковой уткой осенью в отечественной литературе — от начала охотничьего книгоиздания вплоть до конца XIX века, так же как и использования в ходе оной сетных орудий лова.
Это тем более примечательно, что сами по себе эти орудия были делом обычным не только во времена Левшина и Аксакова (достаточно вспомнить мастерски написанную Сергеем Тимофеевичем «Ловлю шатром тетеревов и куропаток»), но и оставались в ходу в отдельных местностях вплоть до начала прошлого столетия.
И при этом ни намека на подсадную и уток, т.е. самый массовый вид пернатой дичи на большей части России. Представляется крайне сомнительным, чтобы такая охота была обойдена вниманием классиков, имей она распространение, соответствующее численности водоплавающей дичи в то время.
Возможное же факультативное использование подсадной в качестве манной утки для промысловых осенних охот на пролете никоим образом не отменяет ни ее основного предназначения ни, главное, цели создания породы.
Вернемся к орудиям и попробуем предположить, чем же теоретически мог добываться селезень в весеннем сезоне.
Если использование при этом громоздких сетных орудий лова попросту избыточно, а потому нерационально, то применение метательного холодного оружия (пращи, лука, самострела, наконец, если угодно, рогатки, боласа и бумеранга) непродуктивно либо с точки зрения демаскировки охотника перед выпуском снаряда, либо вследствие неоправданных потерь этих самых снарядов.
Все вышеперечисленное применялось и применяется на охоте по перу, но на другие виды птиц, либо в иных условиях.
На первый взгляд, было бы весьма заманчивым встроить в подобные рассуждения арбалет, который, появившись в оружейной историографии в качестве охотничьего оружия, обеспечивал возможность без длительной тренировки (по сравнению с луком) вести точную стрельбу по дичи.
Это в свою очередь позволило бы отодвинуть вероятное время появления рассматриваемой породы на пару-тройку столетий вглубь веков. Однако в таком случае мы столкнемся с проблемой гораздо более существенной, нежели удобство стрельбы, — со стоимостью. выстрела.
Практически гарантированная потеря болта (арбалетной стрелы) при стрельбе на воде даже в случае удачного попадания, не говоря уже о промахах, явно не способствовала применению этого оружия в условиях, когда хотя бы часть стрел не могла быть подобрана охотником.
Это положение в полной мере подтверждается практикой охотничьего использования арбалета в средневековой Западной Европе.
Да и вообще, охота на птицу с арбалетом была не самым, мягко говоря, распространенным занятием даже в странах с богатыми арбалетными традициями. Для дворянина она почиталась неблагородной, а для простолюдина была недоступной в силу стоимости орудия добычи.
Тем более финансово недоступны были для него шнепперы — более поздние арбалеты для стрельбы пулей (или камешками), которые с точки зрения технических характеристик были бы вполне подходящим оружием для подобной охоты.
На Руси же аналог западноевропейского арбалета — самострел — использовался на охоте почти исключительно в качестве настороженного, самоловного орудия, о чем недвусмысленно свидетельствует его русское название.
Таким образом, единственно оправданным и рациональным средством добычи селезня в весеннюю пору является только огнестрельное дробовое оружие.
В свете рассмотренных ранее биологических закономерностей охоты с подсадной этот, казалось бы, сугубо технический факт, приобретает решающее значение при определении даты рождения породы.
Дело осталось за малым: определить время, и, по возможности, место, где масштаб распространения и уровень доступности охотничьего огнестрельного оружия создали бы предпосылки для широкого использования оного.
Как аргументированно показал в своих публикациях мой коллега по Клубу любителей русской подсадной утки Сергей Осокин, такие благоприятные условия возникли на территории современной Тульской области в конце XVII — начале XVIII веков.
Именно здесь поначалу кустарное, а позднее, после организации Петром I казенного завода, и фабричное производство ружей впервые в стране позволило создать достаточную концентрацию доступного охотничьего оружия в руках простых охотников.
Простых, потому что даже чуть более века назад, не говоря уже о XVIII столетии, профессор Мензбир указывал на подчеркнуто пренебрежительное отношение состоятельных поклонников стрельбы по красной дичи к утиной охоте: само слово «утятник» употреблялось ими как бранное.
Так что с уверенностью можно считать именно безымянных охотников из низших сословий подлинными авторами уникальной птицы, которая, пройдя жесткое, если не сказать жестокое горнило народной селекции, выкристаллизовалась в итоге в самостоятельную породу с выдающимися голосовыми данными, превосходящими аналогичные у диких соплеменниц.
Так сформировалась ситуация, когда в северо-восточной Руси приблизительно на стыке зон Волжско-Окского и Волго-Донского междуречий возникло удачное сочетание доступности огнестрельного охотничьего оружия и благоприятных природных условий для обитания водоплавающей дичи в совокупности с развитым сельскохозяйственным производством и усадебным укладом жизни.
Этот симбиоз естественным образом послужил предпосылкой для успешного породообразования подсадной утки именно на территории нынешней Тульской области. Как раз здесь, в сотне километров от Тулы, в Белевском уезде, прожил большую часть жизни выдающийся просветитель XVIII века Василий Алексеевич Левшин.
Поэтому вовсе не удивительно, что первое в отечественной охотничьей литературе достоверное описание охоты с уткой-крикушей сделано в его работе «Совершенный егерь, стрелок и псовый охотник», увидевшей свет в 1779 году в издательстве Ивана Глазунова в Санкт-Петербурге.
В соответствующем параграфе, озаглавленном «О стрельбе селезней на кругу, посредством утки крикуши», Левшин однозначно указывает на то, что подсадная утка отнюдь не является просто прирученной кряквой (или выведенной из ее яиц, подложенных под домашнюю несушку), а представляет собой, говоря современным языком, вполне самодостаточную селекционную единицу.
С учетом того факта, что работа Левшина стала всего лишь пятой печатной книгой в России с начала охотничьего книгоиздания в 1766 году, представляется крайне маловероятным, что удастся отыскать более раннее упоминание о такой охоте.
Можно было бы вполне справедливо упрекнуть автора в игнорировании старинной европейской охотничьей литературы, если бы не одно но.
На момент издания в Российской империи первой такой книги (а по сути, компиляции Логина Краузольда из некоторых более ранних немецких охотничьих пособий) в той же, например, Германии охотничья и около-охотничья библиография насчитывала уже без малого 500 (!) наименований.
Тем не менее в таком море охотничьей букинистики самой разнообразной тематики при тщательном изучении в ходе аннотирования списков литературы доселе мною не было встречено упоминаний об охоте на селезней, подобных левшинскому.
Хотя, конечно, проведенная проверка пока не может претендовать на исчерпывающую полноту, и, если какому-либо пытливому исследователю удастся обнаружить таковую, я всегда готов первым снять перед ним шляпу.
В.А. Левшин описывает охоту с крикушей с позиции знатока, упоминая на первый взгляд незначительные, но весьма специфичные детали, что однозначно свидетельствуют о достаточно давних традициях как самой охоты, так и практики выведения специально подготовленных для нее уток.
Например, более трех веков назад публицист — не охотовед! — достаточно квалифицированно рассуждает об особенностях предварительного «вынашивания» птицы, т.е. вызаривания подсадной, воспринимая таким образом утку не просто как приманку, а как полноценную помощницу охотника.
Такой пласт сопутствующей селекционной и охотничьей культуры просто не мог сформироваться мгновенно, и потому начало стихийной, но вполне целенаправленной народной селекции подсадной утки следует отнести, вероятнее всего, к первой четверти XVIII века.
В равной степени справедливым видится предположение, что, если бы западноевропейская охотничья культура в то же или более раннее время обладала подобными наработками, это непременно нашло бы отражение в соответствующих литературных источниках.
Пока же за недостатком таковых приходится вслед за Л.П. Сабанеевым констатировать, что «отечеством и рассадником круговых уток считается Тула». Великий охотничий писатель не анализирует этот факт, но объективно указывает на него как на информацию, не подвергавшуюся в то время сомнению.
Тем более примечательно, что человек энциклопедических знаний, владевший основными европейскими языками и широко использовавший зарубежные источники в ходе написания своих работ, никаких упоминаний о чем-то подобном в них не обнаружил. Иначе он не преминул бы упомянуть о таковых.
Поэтому на сегодняшний день нет причин подвергать сомнению факт формирования особой породы подружейной охотничьей птицы, уникального отечественного селекционного достижения в окрестностях Тулы в первой половине XVIII столетия.
Как и принято в честной науке, ровно до тех пор, пока не будет аргументированно доказано иное.
Максим
Виктор